Вельяминовы. За горизонт. Книга 3 - Нелли Шульман

– Но не раньше, чем вы попробуете мой кофе, мистер Мерсье… – Иосиф отхлебнул из чашки: «Не хуже, чем в Париже, – отозвался он, – большое вам спасибо, мистер Лаак».

Двигатель зачихал, сеттер недовольно заворчал. Иосиф вынул ключ зажигания:

– Боюсь, с аккумулятором случилось неладное… – юноша вздохнул, – но в прокатную компанию не позвонишь, вечер на дворе… – он мимолетно вспомнил рев грузовиков на заброшенной базе в Синае:

– Ничего не произошло, – сказал себе Иосиф, – попав в плен, я достойно его миновал, как полагается солдату Израиля, а остального просто не случилось… – за лето он почти забыл о Михаэле Леви:

– Я не собираюсь больше этим заниматься, – пообещал себе Иосиф, – ему это нравится, но я не такой, как он. Я нормальный парень, у меня десятки подружек в Израиле и не только… – подумав о Хане, он скрыл улыбку:

– О Тупице она ничего не болтала, но я уверен, что, оказавшись в Париже, Авербах ее навестит. Она горячая девчонка, не то, что его снулая рыба Адель… – Иосиф признавал, что кузина хороша собой, но ему не нравились такие женщины:

– Они не думают о мужчине, они заняты только своей персоной. Она сошлась с Тупицей из-за карьеры. Ему тогда было восемнадцать, что он знал, теленок? В Израиле, кроме него, Адель бы никто не подобрал. Она траченый товар, что называется…

Лаак снял с лакированной, расписанной эстонскими узорами дощечки, ключи от своей машины:

– Ничего страшного, мистер Мерсье, – уверенно сказал хозяин дома, – сейчас мы заведем ваш форд… – Иосиф увидел на аккуратных полках со сложенными инструментами моток крепкой бечевки. Потолок в гараже был низким:

– Стремянка здесь тоже есть… – Иосиф наклонился над открытым капотом, – старик повесился, такое случается с пожилыми людьми… – сеттера он решил не трогать:

– Незачем трогать собаку, самоубийца бы не стал такого делать… – дверь между коттеджем и гаражом была открыта. Покрутившись у них под ногами, пес побежал обратно в дом:

– Оставайся там, – пожелал Иосиф, – мне надо закончить акцию и убираться восвояси… – опасности возвращения жены Лаака не было, но в особняк могла заглянуть его дочь с мужем:

– Вдруг она решит проведать отца, по завершении торжественного обеда, – напомнил себе Иосиф, – соседи сюда не заглянут, а она может… – подсоединив провода, Лаак завел свою машину. Форд Иосифа ожил, замигав фарами. По радио томно запел Элвис Пресли:

– Еще бы он не ожил, – усмехнулся юноша, – я перерезал проводок, сделав вид, что отлучился в туалет… – ему надо было оглушить Лаака:

– Молоток оставит следы, что подозрительно, душить руками его тоже нельзя… – Иосиф, патологоанатом, много раз вскрывал трупы повесившихся самоубийц. Странгуляционная борозда не могла спрятать синяки, оставленные пальцами:

– Правильно, что меня выбрали для миссии… – смешливо подумал он, – как говорится, трупы моя профессия… – Лаак повернулся к нему спиной. Иосиф ударил эсэсовца по затылку сцепленными ладонями. В армии он много раз практиковал такой способ нападения:

– Руки у меня сильные. Это его вырубит на несколько минут, а больше мне ничего и не надо… – в приемнике не затихал Элвис Пресли. Ноги Лаака подогнулись, он кулем свалился в объятья Иосифа. Юноша не хотел, чтобы старик падал на бетонный пол гаража:

– Такое будет подозрительно, связывать его тоже нельзя… – устроив эсэсовца у переднего колеса форда, он разложил стремянку. Лаак очнулся, когда Иосиф стоял на средней ступеньке. Морщинистую шею эстонца обвивала петля. Он забился, брызгая слюной, что-то бормоча. Иосиф вдохнул запах мочи, брюки старика потемнели:

– Все в пределах нормы, при асфиксии происходит непроизвольное мочеиспускание… – он выключил двигатель в форде старика и захлопнул двери машины. Ему предстояло вернуться в коттедж и все за собой протереть:

– Посуду мы помыли с ним на пару, убрали тарелки и чашки. Жене в телефонном разговоре он обо мне ничего не сказал. Никто не знает, что я здесь был, и никогда не узнает… – приблизив губы к уху старика, Иосиф шепнул по-немецки:

– Око за око, зуб за зуб. Я еврей, израильтянин. Кровь евреев не останется отмщенной, проклятая нацистская тварь…

Лаак попытался вырваться, Иосиф резко отодвинул стремянку. Эсэсовец закачался в петле, домашние брюки обвисли, гараж наполнил запах нечистот. Глаза закатились, синеватый язык высунулся наружу, свисая на залитый слюной подбородок. Подождав немного, Иосиф поймал его запястье:

– На манжете рубашки отпечатков пальцев не останется… – он считал редкие удары пульса, – еще пара минут… – тело вытянулось под потолком. Убрав руку, Иосиф вытер пальцы о куртку:

– Вот и все.

Он нашел на полках бутылку чистящего средства и тряпки:

– Love me tender, love me sweet… – подпевая Пресли, Иосиф пошел убирать коттедж.

Пролог

Гамбург, октябрь 1960

Лазоревая, кричащая афиша, сообщала рукописным шрифтом:

– Дворец Танцев Кайзеркеллер. Гамбург, Сан-Паули. Фестиваль рок-энд-ролла. Октябрь-Ноябрь-Декабрь. Рори Сторм и его Ураганы. The Beatles, Ливерпуль. Дате, Париж… – Аарон Майер потрогал кривоватую корону на плакате:

– Художник мистера Кохшмидера, прямо скажем, не отличается хорошим глазомером…

Сизый дым папирос вился среди ядовито-пурпурных стен клуба, не оструганные доски сцены опасно скрипели под ногами. Половицы держались на расставленных вдоль стен бочках. Джон Леннон, оглянувшись, выпятил губу:

– Я больше, чем уверен, что бош заплатил бедному парню просроченными сосисками из буфета. Он скупердяй, каких мало… – Аарон вздохнул:

– Ты говорил, что вы играете каждый день с восьми вечера до двух часов ночи, но получаете всего два с половиной фунта за день работы на каждого… – кузина Дате, несмотря на видимую хрупкость, славилась непреклонностью в переговорах с импресарио:

– Она берет по пятьдесят марок за выступление, – подумал Аарон, – а поет всего пару песен. Но она солистка, у нее выходили пластинки, она записывалась на радио. Ребята, честно говоря, еще никто… – они с Ханой быстро сошлись с парнями из Ливерпуля. Музыканты жили общиной, деля одну комнату с двухэтажными койками, в гостинице моряков:

– Вы бы видели, где мы обретались в начале сентября, – сочно сказал Леннон, – в трущобе без отопления, по соседству с сортиром в кинотеатре. Теперь хотя бы у нас есть горячая вода, и трубы даже почти не перекрывают…

Через театральных знакомых Аарон нашел для себя и Ханы неплохую квартирку из трех комнат, на набережной. За пятнадцать лет Гамбург восстановили. Дом, где они жили, отремонтировали после бомбежек. Аарон допил остывший кофе в бумажном стаканчике

– Можно переехать к нам, но тогда мы усядемся друг у друга на головах. Тем более, вам надо репетировать. Дате поет под акустическую гитару, соседи не жалуются, а у вас инструменты электрические… – Леннон хмыкнул:

– У вас надо платить. Мистер Кохшмидер обеспечивает нас койками за его счет, пусть комната и выглядит, как скаутский лагерь…

Гостиница моряков помещалась в центре Сан-Паули, среди неоновых реклам ночных клубов. На обочинах каждый вечер выстраивались проститутки, на тротуарах гомонила толпа. К потертым портьерам, отгораживающим вход в заведения, вились очереди. Девушки носили короткие юбки, сапоги выше колена, молодые люди надевали тесные костюмы и узкие галстуки. Из гавани пахло солью и водорослями, в Сан-Паули доносились гудки грузовых кораблей. Над людской толчеей витал запах травки:

– Здесь тоже травкой несет… – Аарон принюхался, – впрочем, ее все курят, ничего особенного… – режиссер в театре «Талия», которому ассистировал юноша, не расставался с косяком:

– Кроме того… – Аарон поправил афишу, – в нашей квартире нельзя устраивать вечеринки… – апартаменты выставили на продажу. Аарона и Хану предупредили, что агенты по недвижимости будут навещать квартиру с предполагаемыми покупателями:

– Нельзя устраивать вечеринки, – повторил Аарон, – и курим мы только на балконе…

Кованый балкон выходил на гавань. Осень пока стояла теплая. Водрузив на мозаичный столик пишущую машинку, Аарон почти каждый день отстукивал весточки Тикве, в Мон-Сен-Мартен. На Рождество они встречались в Брюсселе:

– Боюсь, что дядя Эмиль не отпустит меня